Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов - Джей Джаямохан

– С чего бы вам останавливаться? – спросил отец. – Он ведь жив, не так ли? Его сердце все еще бьется.

– Да, но мозг мальчика не функционирует.

– Но сердце же работает. А значит, он дышит. Он жив.

Разговор немного продолжился в таком духе, однако это ни к чему не привело, так что я показал на палату детской реанимации.

– Знаете, зачем эта повязка на голове у вашего сына? Его мозг настолько поврежден, что от отека просачивается через разрезы на коже. Это очень, очень плохо.

Возможно, такой поступок был перебором, но их реакция правда застала меня врасплох. Но даже это не помогло.

– Вы наши врачи, – сказал отец. – Не оставляйте нашего сына в беде. Пожалуйста, продолжайте делать свое дело.

Ситуация была ужасной. Мозг мальчика в действительности был мертв. Я еще не провел специальный тест для ствола мозга, чтобы в этом окончательно убедиться, но его результат практически не вызывал у меня сомнений. Я снова попытался объяснить родителям всю тяжесть ситуации.

– Если бы ничего не сделали, когда ваш сын поступил к нам, он бы умер. Каждым своим действием с тех пор мы не давали ему умереть. Его мозг умирает, если уже не умер. Он дышит только за счет аппарата ИВЛ. Мы мало что можем сделать – разве что избавить его от боли.

– Пока он жив, вы должны продолжать ему помогать, – не унимался отец. – Мы этого требуем. Таков закон.

«Да, – подумал я. – Да, это так. Только в законе есть и специальные положения для таких случаев».

Больше ничего сделать было нельзя. Мы могли заменить повязки, прочистить операционную рану, дать ему обезболивающее и препарат для угнетения сознания, а также оставить его подключенным к аппарату ИВЛ. Других изменений произойти не могло. У него не появился бы новый мозг. Пациент бы никогда не пришел в себя.

Я оставил все как есть, а на следующий день снова поговорил с родителями. На этот раз я постарался быть более чутким. Теперь я понимал гораздо лучше.

– Мой профессиональный совет вам обоим – отключить мальчика от ИВЛ. Он не сможет дышать самостоятельно, но мы позаботимся о том, чтобы ему не было больно. Мы можем оставить вас с сыном наедине, пока он будет умирать.

В общем, что-то в таком духе.

По правде говоря, не думаю, что мои слова вообще имели значение. Сама идея о том, что первенца этой пары, которого они так ждали и так любили, отключат от системы жизнеобеспечения, сводила их – а в особенности отца – с ума.

– Я вам не верю, – закричал он. – Вы пытаетесь убить нашего ребенка!

Он пошел на меня и толкнул меня грудью. Наши глаза встретились. К счастью, мои были сантиметров на пятнадцать выше, чем его, так что я смотрел на мужчину сверху вниз. Меня так просто не испугать. Я большой, я могу это стерпеть. Разумеется, если бы он сделал то же самое с кем-то из моих подчиненных, особенно с одной из худеньких медсестер, все могло бы быть совершенно иначе. В подобных ситуациях нужно дать пациенту выпустить пар. Я понимал, что отцу умирающего мальчика тяжело. Я понимал, что это была очень горькая правда. Тем не менее я вынужден был это сказать:

– Я не пытаюсь никого убить. По сути, ваш сын уже мертв.

Правда заключалась в том, что их сын фактически был убит сбившей его машиной. Он умирал на одной из больничных коек не из-за нашего лечения, а вопреки ему. Мы сделали все, что только могли, чтобы повысить его шансы на выживание.

Я решил подождать еще пару часов, прежде чем снова завести разговор с родителями. В итоге, однако, такой возможности мне не представилось.

Я сидел у себя в кабинете, готовясь к очередной операции, когда мне позвонил администратор детской реанимации:

– Джей, не мог бы ты подойти? К тебе пришли два человека.

– Хорошо, – ответил я. – А кто они?

– Я не запомнил имен, но один из них полицейский.

Тихонь следует остерегаться прежде всего. Отцу этого ребенка было сорок пять, он был представителем среднего класса и среднестатистическим человеком по всем возможным параметрам. Явно ухаживал за собой, хорошо одевался, был воспитанным. В нем не было ни капли напыщенности, снобизма или агрессии. Наверное, за всю жизнь он ни разу и птицы не напугал. В этот раз, впрочем, он решил поднять шумиху. Мне уже доводилось видеть такое прежде. Он был папой-медведем, защищающим своего детеныша.

Чего я прежде никогда не видел, так это полицейского, который бы пришел по мою душу.

Я изложил ему события последних сорока восьми часов. Так как мальчик стал жертвой ДТП, у полиции уже были все данные по пострадавшему. Когда я закончил свои объяснения, главный полицейский сказал:

– Хорошо. То есть вы хотите сказать, у этого мальчика совершенно несовместимая с жизнью травма, и вы предлагаете прекратить лечение?

– Это стандартная процедура, – ответил я. – Так что да.

– Ну, тогда все в порядке. Это никакое не преступление.

Полицейские извинялись передо мной, как могли. Я все понимал. К ним в участок пришел взволнованный, перепуганный отец, обвиняющий меня в преступных действиях. Они были обязаны во всем разобраться. Теперь же полицейские были обязаны как-то это исправить.

– Не могли бы вы сделать мне одолжение и объяснить отцу, что у меня нет никакого выбора, кроме как остановить лечение?

– Ну, мы бы могли, – сказал полицейский, угрюмо улыбнувшись. Подобную улыбку я обычно вижу только у полицейских, пожарных, фельдшеров скорой, медсестер и врачей. Это улыбка человека, который всякого повидал в жизни, который прекрасно знает, что люди способны делать друг с другом, а также какие чудовищные обстоятельства им приходится выносить. – Но, может, будет лучше, если вы сами это скажете.

И сотрудники ушли.

«Трусы», – подумал я, завидуя им.

Отец воспринял такой исход, насколько это было возможно, спокойно. А именно упрятал голову еще поглубже в песок.

– Мне наплевать, что говорит полиция, – уперся он. – Я запрещаю вам убивать моего ребенка.

От убеждений толку не было никакого. Пришла пора прибегнуть к тяжелой артиллерии.

Когда я в операционной и из колонок гремят Talking Heads или другая группа, я отстраняюсь от окружающего мира и представляю, что я совершенно один. В этот самый момент я именно там, где должен быть. Если честно, я редко когда бываю более счастливым.

Но все-таки окружающий мир существует, и я являюсь